(обзор рецензии Клементьева В.Н. на монографию Щербакова С.В. Национальное самоопределение чувашского народа в начале ХХ века: идеологический аспект. Чебоксары. 2013, 176с.; опубликованной в: Чувашский гуманитарный вестник, №10, 2015, с.202-204)

В академической науке есть свои устоявшиеся традиции. Среди них такая, как рецензирование значимых научных трудов другими специалистами, которые в той или иной степени сведущи в поднятой проблеме. Взгляд со стороны помогает неспециалистам и общественности осознать новую информацию и свежие выводы. Научная рецензия выполняет две функции: информативную, т.е. ознакомление читателя с научным произведением и оценивающую, что подразумевает определение ее ценности для научного социума. Честно сказать, я долгое время ждал подобной рецензии от ученых-историков Чувашии на результат моих многолетних архивных изысканий, изложенных в монографии. Благодарен татарским историкам и лично доктору исторических наук Индусу Ризаковичу Тагирову, признанному специалисту по истории национально-государственного строительства Татарстана, что они оперативно отреагировали и в тот же год в ведущем научном журнале республики опубликовали конструктивную научную рецензию. (См. рецензию) Но что же наши чувашские коллеги?

Честно говоря, приходилось настойчиво тормошить нашу научную общественность, чтобы она это отреагировала на мои новые выводы и уточняющие сведения. Более того, настаивал и побуждал, когда в самой книге, а потом в последующем в двух развернутых рецензиях писал о концептуальных перекосах событий в работах единственного официального историка по данному вопросу Владимира Николаевича Клементьева. Этим самым желал привлечь внимание общественности к до сих пор неразрешенным и осмысленным вопросам истории начала ХХ века. Даже более, осознав суть событий тех времен, стал обращать внимание на деидеологизированное переосмысление истории чувашского народа начиная с XV века, то есть со времен Казанского ханства. Это и есть научный процесс, который встряхивает отжившее рамки и дает место для дальнейшего развития живого древа науки.

Долго ждал публичных рецензий и отзывов ведущих историков-специалистов ЧГИГН, ЧГУ, ЧГПУ, Кооперативного института и других. Но особенно от В.Н. Клементьева, так как у нас сейчас он единственный историк, который формально уполномочен разрешать эти вопросы. Хотя это и неправильно с точки зрения научной мысли, так как это порождает соблазн личного диктата, но это современная данность, что этот глобально важный вопрос находится в одних руках. Объективно, именно он, сейчас обладая полномочиями, может сдать живую и нераскрывшуюся тему становления автономии и государственности чувашского народа в музей в раздел «Паноптикум». Чтобы этого не произошло, барражирую и не даю зарастить тиной благодатную тему. Наконец дождался. Если сказать точнее, эта рецензия была написана более года назад для данного вестника за 2014 год, но опубликована не была. Хорошо, что мне дали прочесть ее черновик. Я сразу же в частной беседе с Клементьевым на конкретных примерах объяснил несостоятельность всех его замечаний. На многих примерах доказал, что то, что у него написано, это, выражаясь современным языком является фейком, которая непозволительна в научной этике. Он ничего в оправдание сказать не смог. Однако, зная упрямый и снобистский характер моего визави, думал, что он оставит также, но все же подкорректирует очевидные недостатки. Надеялся, что выдвинет новые, более значимые замечания. Но нет, он ничего не изменил и опубликовал материал через год. Давайте внимательно и вдумчиво посмотрим на его аргументы.

Однако, предварительно позвольте вернуться к моей монографии и вспомнить, о чем она и в чем ее оригинальность, новизна и значимость для чувашской и российской науки.

Проработав 7 лет в Государственном историческом архиве Чувашии в отделе публикации мне удалось внимательно изучить практически весь архивный материал, связанный с процессом создания автономии чувашского народа в 1917-1921 годах. Причем не просто прочел, а внимательно и критично изучил его с необходимым внешним и внутренним анализом с сопоставлением исторической литературы по национальному движению чувашей, народов России и мира в целом. Писал научные статьи на эту тему, сейчас их порядка 30. Осветил значительное количество «белых пятен» чувашской истории и разгадал немало исторических «загадок». Кандидатскую диссертацию по истории защищал только по отдельным моментам изученного материала и уверяю, что огромный запас и потенциал оставлен на последующее время. Причем не только по началу ХХ века, но и всей чувашской истории начиная с XV века и вплоть до XXI-го…

Однако, вернемся к монографии. Основным ее достижением считаю не только наполнение исторической картины малоизвестным фактическим материалом по событиям тех времен, но и анализ деятельности национальных лидеров того времени, выяснение мотивации их политических решений. Это очень важно, так как незнание фактического материала по таким крупным историческим деятелям 1917-18 гг., как Иван Васильев, Александр Краснов, Дмитрий Юман и Даниил Эльмень, создавало множество грубейших ошибок по оценке тех событий и объективному осмыслению произошедших событий. Впервые не фрагментарно, а системно начал рассматривать процесс отношения чувашских деятелей к проектам Волжско-Уральского штата, штата Идель-Урал, Волжско-Уральской советской республики, Казанской советской республики и Татаро-Башкирской советской республики. Опубликовав ранее неизвестные материалы, полностью переосмыслил проект Чувашской трудовой коммуны 1920 г. и привел значительное количество доказательств того, что чувашские ведущие лидеры придерживались политики культурной и экстерриториальной автономии вплоть до лета 1921 г., а не до 1918 г. как это считалось ранее.

В своих разработках я не остановился на периоде 1917-1921 гг., но и пошел глубже в историю. Выработав некоторую собственную методику рассмотрения произошедших событий через анализ четырех сфер общественной жизни (политической, экономической, социальной и духовной) начал по иному осмысливать процесс развития чувашского этноса и нации, уже начиная со времен Волжской Болгарии, Казанского ханства и в составе Российской империи. К примеру, впервые высказаны мнения о национально-освободительном характере деятельности Охадера Томеева (1744 г.) и Акрамовского восстания (1842 г.). Пожалуй, впервые в чувашской историографии, была предпринята попытка системного и конкретного сопоставления чувашского народа с другими крупными нациями Российской империи, выявил общее и специфичное с каждым из них. Это очень важно чтобы осмыслить место чувашского народа в многоликой истории Российского государства. Есть еще много новых разработок, так как, сформировав собственный взгляд и, обладая знаниями архивного наследия Чувашии, начинаешь по иному оценивать укоренившие и закостенелые трактовки и стереотипы. Неоднократно ставил вопрос о необходимости кардинального пересмотра всей картины исторических знаний, как по вопросу образования Чувашской автономии, так и её места в истории России. Всегда проявлял горячее желание совместно с учеными Чувашии участвовать в этом нужном деле, так как свежий взгляд всегда важен в научном процессе.

Нехорошо так много лестно говорить о себе и не ждал, что обо мне лестно будет говорить Клементьев, но все же ждал разбора по существу поднятых тем. Вот что увидел. В рецензии он не изменил ни слова и не купировал ни одной мысли, чтобы читатель объективно сам разобрался.

Клементьев В.Н. Рецензия на: Щербаков С.В. Национальное самоопределение чувашского народа в начале ХХ века: идеологический аспект. Чебоксары. 2013, - 176с. // Чувашский гуманитарный вестник. №10, 2015, с.202-204.

 

Историками Чувашии проделана большая работа в области изучения национально-государственного строительства и национального движения чувашей. Вместе с тем продолжают сохраняться вопросы, требующие научно обоснованного решения. В центре исследования С.В. Щербакова — малоизученный аспект темы - роль и место в процессе национального самоопределения чувашского народа национально-культурной автономии. Впервые в чувашской историографии она стала предметом самостоятельного научного анализа. Напомним, что прежде историки региона в изучении этнического движения народа в первую очередь руководствовались парадигмой национально-территориальной автономии. И в этом, безусловно, состоит новаторство и оригинальность рецензируемой монографии. К ее достоинствам также следует отнести синтез историко-социологических и культурологических подходов, анализ поставленной темы в широких хронологических рамках.

Благожелательные отзывы о моей книге на этом заканчиваются. Надо отметить, что появились они только во второй редакции уже после моих контраргументов. Однако пойдем далее – там все слово в слово как в первой редакции…

Исследователь дает собственное определение «культурной автономии» - «невмешательство государства в духовную (культурную) сферу какой-либо этносоциальной группы с самобытными культурными традициями, а также сохранение в экономической и социальных сферах условий для поддержания воспроизводства и дальнейшего развития его культуры» (с. 18). На наш взгляд, определение не совсем удачное. Приходится гадать, с чем согласуется и к чему относится словосочетание «и дальнейшего развития его культуры»: если к слову «сфера», но оно женского рода; если к «культурным традициям» и «условиям», но они даны во множественном числе; если к «государству», то получается - оно носитель культурной автономии!

Во-первых, хотелось бы оценки определения с точки зрения исторической науки, а не с филологической стороны. Для этого можно было бы обратиться к другим специалистам.

Во-вторых, столько вариантов и ни одного верного. Вместе с каруселью ироничных версий, почему то обойдена очевидная и понятная мысль, что речь идет о дальнейшем развитии культуры «какой-либо этносоциальной группы». На предыдущей и на той же странице с моим определением, идет расширенное толкование этого момента, так что внимательному читателю было бы сложно не понять, о чем там идет речь.

Теперь же после выяснения филологической составляющей, хотелось бы узнать оценку определения с точки зрения исторической науки, но уже думаю, что это не произойдет, так как рецензент это заболтал малозначимыми и веселыми замечаниями.

С.В. Щербаков стремится анализировать национальное движение чувашей в начале XX в. в сравнении с национальными движениями других народов, в частности поляков, ук­раинцев, белорусов, армян, евреев и т. д. Однако незнание многих фактов из истории этих эт­носов приводит автора к ошибкам и искажениям.

Отметим позерскую манеру речи рецензента, но будем говорить об «ошибках и искажениях». В чем же они по словам рецензента?

Так, на с. 43 он пишет, что «финская аристократия и духовенство сохраняли свой прежний социальный и правовой статус». Но в действительности никакой финской аристократии не было, а были представители главным образом шведского дворянства в Финляндии. Наиболее известная фигура — национальный герой страны барон Маннергейм.

Рецензент не оспаривает то, что аристократия Финляндии сохранила свой правовой статус, о чем я говорил в монографии, а обсуждает ее этнические корни. А какое это имеет отношение к обсуждаемому моменту в моей книге? Здесь какая-то ментальная параллельность – речь идет об одном, рассуждают о втором и на этом основании перечеркивают первое. Это такие риторические приемы дискредитации оппонента или же неудачное козыряние известных автору «многих фактов их истории этих этносов»?

Ладно, хорошо, ответим на его вопрос и обсудим этнические корни финского дворянства. Сначала заметим, что по логике рецензента Маннергейм был патриотом и государственным деятелем не Финляндии, а Швеции. Он же, как утверждает на полном серьезе Клементьев, швед!.. На самом деле «офинивание» шведского дворянства произошло уже во второй половине XIX столетия, а у нас речь в книге шла о начале ХХ века. Что мешает считать ее аристократией Финляндии? Вот, к примеру, в России было много дворян, предки которых были татарами, либо литовцами. Мы же не вычеркиваем их из категории российского дворянства? Пойдем далее.

Основной и непосредственной причиной появления так называемого «Валуевского циркуляра», который в советской историографии традиционно представлялся как яркий пример политики великорусского шовинизма, - данную позицию разделяет автор - стал крайне неудачный перевод Библии на украинский язык, когда, например, фраза «Израиль уповает на Господа» была переведена как «Сруль блюе на Пана».

Забавное замечание. Прямо-таки анекдотичное, и хорошо подходит для разного рода юмористов, но не для научных работников, которые при оценке действий государственных деятелей должны ориентироваться не случайными моментами, а изучением исторического контекста происходящих событий. Сейчас не будем говорить о событиях на Украине, в Польше и Австро-Венгрии в 60 годы XIX века, у меня в монографии неплохо описано, а отметим вот что – на с.47,48 этот циркуляр ни разу не называл проявлением «великорусского шовинизма», а характеризовал как царскую политику сдерживания украинского национального движения. Разницу чувствуете? Зачем мне надуманно приписывать традиции советской историографии? Вопрос к рецензенту…

«Армянский опыт», - отмечает исследователь, - «особенно интересен для настоящего исследования», «когда российское и османское правительства в начале 1860-х гг. фактически признали культурную автономию армянского народа экстерриториального характера, где их национальным центром являлся константинопольский армяно-григорианский патриарх - «глава армянской нации» Матеос» (с. 50). В действительности таковым центром являлся и остается Эчмиадзин - местонахождение католикоса всех армян «всемирного духовного вождя нации». Юрисдикция, или, выражаясь цер­ковным языком, духовное окормление, патриарха армян Константинополя распространялась лишь на турецких армян.

Как известно, полуправда, это форма лжи. В нашем случае полуцитата. Давайте посмотрим, что идет у меня в книге после процитированной рецензентом фразы: «Однако позиция министра внутренних дел П.А. Валуева в 1865 г. сорвала этот процесс, и началось наступление царизма на ограничение особого статуса армянского народа». Думаю, что это ни в чем не противоречит «фактам» Клементьева и мы дополняем друг друга. Но отчего-то рецензент об этом читателю не рассказывает, чем водит их в заблуждение, искусственно придумывая «ошибки и искажения».

Изучение «еврейского» опыта, как подчеркивает автор, важно для исследования чувашского национального вопроса, так как эти два народа были очень заинтересованы в реализации культурной автономии экстерриториального характера. С его точки зрения, причины особой приверженности евреев к национально-культурной автономии заключались в политике антисемитизма, проводимой царизмом, и социально-экономических факторах: чрезвычайной скученности населения, отсутствии для широких масс возможностей повышения материаль­ного и культурного уровня (с. 50, 51). Однако исследователь не знает главного: любое явление национальной жизни евреев нужно рассматривать и осмысливать прежде всего сквозь призму религии, согласно формуле «Наш народ без Торы не может быть народом».

Это пишет научный или религиозный человек? Если уверенно говорит, что социально-экономический фон имеет неважное значение, а самое главное это Тора! Наверное, надо было ему сказать, что религиозные догматы для евреев имели значительное место, а так получилось нечто странное…

В соответствии с религиозным предписанием, новообразованное государство Израиль должно возникнуть вследствие прихода Мессии, а не в результате «человеческого фактора» (деятельности политиков, социальных групп). Поэтому не все евреи признают современное государство Израиль. К при­меру, сатмарские евреи, смыкаясь с арабскими радикалами, вообще отрицают право на его су­ществование. Не случайно идея национально-культурной экстерриториальной автономии евреев культивировалась среди выходцев из наименее секуляризированной, наиболее консервативной, традиционалистской части ашкеназов - восточноевропейских, проживавших на территории Российской империи.

Если вникнуть в написанные слова, то видно, что они как раз дополняют и подтверждают мои положения. И где же у меня тогда «ошибки и искажения»? Правда тут еще написано, что на первый взгляд действительно выглядит так, что, якобы, рецензент внес некоторые уточнение и исправил мою серьезную «ошибку»:

Лозунг же создания еврейского государства был выдвинут представителями эмансипированных евреев Европы, но не в 1905 г., а в 1896 г. - Теодором Герцлем в его книге «Еврейское государство: Опыт современного решения еврейского вопроса».

На самом деле же, опять беспомощный промах и очередной фейк, так как на стр.51 у меня идет речь не об отдельных деятелях, а о программных положениях принятых значительным количеством участников национального движения. К тому же я не претендовал на открытие, а ссылался на солидные энциклопедические издания.

В монографии С.В. Щербакова представлено множество сюжетных линий. В силу ограничений, накладываемых жанром рецензии, мы выделим для анализа лишь наиболее спорные, на наш взгляд, ее моменты. Рассматривая предпосылки возникновения идеи национально-культурной автономии чувашского народа, исследователь находит ее атрибуты в периодах существования Казанского ханства, Московского царства и Российской империи XVIII в. В качестве яркого примера ее реализации он приводит деятельность О. Томеева (первая половина ХУШ в.), представляя его в «качестве общенационального чувашского лидера», думавшего о «создании чувашского этнокультурного центра, который бы восполнил сложившийся национально-представительный пробел» (с. 71). На наш взгляд, такая оценка является надуманной и исторически недостоверной. Содержание документа, найденного и проанализированного профессором В.Д. Димитриевым, со всей очевидностью свидетельствует, что «челобитная Томеева» выражала требования и адресовалась от имени локальной части чувашского населения Чебоксарского уезда. Констатация, что вполне «правомерно было бы предположить, что О. Томеев. пройдя первичный этап легализации своего проекта в рамках одного уезда, в дальнейшем поставил бы вопрос о духовном руководстве чувашами и в других уездах» (с. 71) есть не что иное, как домысел С.В. Щербакова, не имеющий под собой никакой доказательной базы в виде исторических фактов.

История - наука специфическая и далеко не все ее аспекты можно документально подтвердить. Это знают все. Для того, чтобы как-то реконструировать произошедшее, выстраиваются предположения и гипотезы. И если они не противоречивы, объясняют ход событий и факты начисто не опровергают ее, то тоже имеют научное значение. Впоследствии, при выявлении новых фактов, эти расчеты могут стать более доказанными, либо опровергнутыми. Это нормально и все так диалектично работают. Да, действительно в монографии подробно рассмотреть этот вопрос было невозможно (не та тема), но все же посвятил этому две большие страницы. Если это «ничто» для рецензента, то очень прискорбно. Делать поспешные выводы о «надуманности» и «исторической недостоверности» без должной аргументации было неправильно. Рецензент искусственно и «за уши» пытается противопоставить мои выводы с мнением В.Д. Димитриева. Но это не так – и я в своих исследованиях базировался именно на его наработках, о чем немало написано в книге на стр.70,71. Данный случай отношу к очередному проявлению сознательного обмана читателя.

Точно так же нельзя признать научными вывод и оценку автора, когда речь идет о «Кружке деятелей по образованию чуваш», созданном в начале августа 1906 г. на нелегальном съезде вблизи г. Симбирск. Автор, не располагая ни единым фактом и не приведя ни одного документального свидетельства, пишет; что основной задачей собравшихся 50 представителей Чувашской интеллигенции Казанской, Симбирской и Самарской губерний стало «создание первичного национального представительного органа всех чувашей экстерриториального характера» (с. 84). Обосновал свое заключение только тем, что организация была «подпольной» и якобы поэтому указанная цель не была отображена в уставе «Кружка».

Здесь наблюдается массированная и агрессивная дезинформация читателя.

Во-первых, рецензируемая монография не ставила задачу провести специальное исследование в отношение «Кружка», а связать различную информацию и выводы в единое историческое полотно, иллюстрирующая идеологические приоритеты чувашского национального движения в начале ХХ века. Так что, замечание мимо.

Во-вторых, особо комично, что в моей монографии на самом деле есть ссылка (см. стр. 173) на статью, где эту работу я уже провел в рамках специального исследования, с привлечением архивных документов и многочисленной исторической литературы. Так в частности, в статье 2011 г., изданном в журнале ВАК (Вестник ЧГПУ) под названием «Кружок деятелей по просвещению чуваш» 1906 г. и его роль в истории национального движения» все это подробно и обстоятельно рассматривается. Более того, анализируется исторический контекст событий, его генезис, развитие и результаты. Так что рецензент слишком поспешил с уличение меня в ненаучности и тем самым, в очередной раз, продемонстрировал свои плутовские методы.

В-третьих, на той же с.84, которую упоминает рецензент, имеется ссылка на основной документ данного утверждения – устав данного кружка. Так что здесь проявлено даже не жульничество, а грубый и циничный обман, который никак нельзя интерпретировать, что просто рецензент так думает. Факт есть факт, ссылка на документ есть, а автору данного ляпсуса было бы не лишне публично признаться в нечистоплотной игре. Такие методы практикуются и другими коллегами Клементьева, - он не один такой, но сейчас о них не будем говорить…

Значительное место в монографии занял анализ вопроса о роли экстерриториальной национально-культурной автономии (НКА) чувашей в процессе реализации проектов областной автономии народов Поволжья и Приуралья и Чувашской трудовой коммуны. Характеризуя планы создания Волжско-Уральской республики, Татаро-Башкирской советской республики и отношение к ним чувашских национальных организаций, исследователь подчеркивает, что чувашские лидеры последовательно придерживались принципа национально-культурной автономии для чувашей. С этим нельзя не согласиться.

Рад, что рецензент в этом согласился, так как подобные выводы - это новшество для исторической науки. Ранее, в советское и современное время, логика и риторика чувашских деятелей 1917-1921 гг. была недооценена и третировалась. Мои изыскания помогают все расставить по своим местам на основе реальных фактов, а не идеологических приоритетов советской власти или «видения» литераторов современности. Однако, рецензент дальше проявляет неожиданность – он достоинство чувашской программы легким движения пера превращает в недостаток…

Однако необходимо отметить, что «зацикленность» на лозунге НКА, инертная реакция на кардинальное изменение ситуации в национальном вопросе в послеоктябрьский период — провозглашение советским правительством права на территориальное самоопределение народов - привели к тому, что чувашские вожди оказались в «хвосте» событий. Если до Октября 1917 г. чувашские деятели и организации занимали лидирующие позиции в этническом движении немусульманских народов Урало-Поволжья, которое развивалось независимо и параллельно с мусульманским и было вполне самодостаточным и самостоятельным потоком, то с конца 1917 г. именно в силу того, что татаро-башкирские деятели выдвинули план территориальной автономии региона, инициатива оказалась в их руках. Именно они заняли лидирующие позиции, а чувашские национальные организации и их руководители стали ведомыми в национально-политических процессах в Урало-Поволжье.

Сначала заметим – автор публично признал, что до конца 1917 г. чувашские организации и деятели были в числе лидеров, самостоятельны, самодостаточны и не уступали мусульманскому движению. Ранее такого не замечалось и это достижение современной исторической науки. Но на этом радость заканчивается, так как с начала 1918 г. рецензент записал чувашское движение в «ведомую», т.е. незрелую категорию. Это вопрос очень важный и посмотрим повнимательней.

О том, что Клементьев в своих публикациях всех чувашских деятелей начала ХХ века за отстаивание идеалов культурной автономизации отнес к категории «морально-психологически и интеллектуальной неуверенных», я писал неоднократно. Он утверждает, что все они, якобы, наделены особыми «этнопсихическими» свойствами – «застенчивостью, нерешительностью, уступчивостью, низкой самооценкой, инертной реакцией на меняющиеся жизненные реалии… незрелостью и неумение самостоятельно принимать решения». Хорошо что он теперь разграничил, мол до 1918 г. они были прогрессивные и инициативные, а потом вдруг стали инертными. В рецензируемой монографии есть много мест, которые доказывают, что это не так, а в некоторых моментах чувашские лидеры даже опережали события. К сожалению, рецензент никаких комментариев по этому поводу не высказал. Обсуждение этого обширного вопроса – тема отдельной статьи. Сейчас скажу несколько слов о поднятом рецензентом концепте национально-территориальной автономии.

Можно ли считать ее более прогрессивной по сравнению с культурной? Можно ли политику большевиков на федерализацию страны трактовать признаком незрелости чувашских деятелей? А помнит ли рецензент и читатели, что в большевистской политике в 1917 и 1918 гг. четко было прописано, что национальные федеративные республики дело временное? А не забыли ли они, что потом вся Россия, согласно марксистско-ленинской диалектике, вновь должна была прийти к советской унитарности? Не надо подгонять под результат, это нарушает принцип историзма. В 1917 и 1918 гг. люди, знакомые с трудами Ленина и Сталина знали, что большевики предполагали это сделать уже в первые годы диктатуры пролетариата. Тогда, чувашские деятели 1918-1920 гг., напротив, очень дальновидные, расчетливые и успешные. Это наглядно подтверждает архивный материал, который надо вытаскивать на белый свет и всесторонне анализировать. А не навешивать голословные ярлыки на деятелей тех времен и добросовестных исследователей. С удовольствием продолжил бы на эту тему, но пойдем далее.

Давая характеристику проекту Чувашской трудовой коммуны (ЧТК), автор в угоду выстраиваемой им концепции и игнорируя очевидные документальные свидетельства, пытается придать ЧТК экстерриториальный характер. В докладной записке Чувашского отдела при Наркомнаце в Наркомат по делам национальностей по вопросу образования отдельной Чувашской административной единицы (3 января 1920 г.) черным по белому написано, что ЧТК создается на правах губернии. С перечислением, какие конкретно территории предусматривается включить в ее состав и из каких административно-территориальных единиц (районов) она должна состоять.

Вот, наконец, что-то конкретное на мою любимую архивную тему. Сначала об архивной точности. Рецензент сознательно исказил название документа в рецензии – оно звучит не так, как он говорит, а «Краткий доклад о выделении чувашского народа в особую административную единицу». Тут тонкий момент и игра на полутонах. Объясню – если мы говорим административную единицу из региона, заселенного чувашами, то это территориальный принцип, если эта единица чувашского народа, то это культурный принцип, если говориться – «чувашская административная единица», чего на самом деле не было в документе, то вроде можно трактовать так и так. Однако, Владимир Николаевич интепритировал однозначно и в сторону искажения. Понимаю, что для малоподготовленного читателя это пока мало понятно, но если он наберется терпением и вдумчивостью, особенно если прочтет текст доклада, то этот подлог увидит со всей очевидностью.

В личной беседе с автором рецензии я еще год назад указал на эту подтасовку. Он пояснил, что взял это не из оригинального документа, а из его аннотации, написанной составителем сборника документов «Образование Чувашской автономной области» (1960). Я понимаю советского историка – его идеология вынуждала. А что вынудило современного исследователя? Над ним кто-то есть? А главное, после того как он узнал реальность, то почему он продолжает давать общественности искаженную информацию?

Далее, поясню еще один момент специально для читателей, так как рецензенту я это уже безуспешно объяснял – «на правах губернии», это значит не федеративный, а унитарный принцип. Федерализма в такой коммуне нет, но зато есть развитое местное самоуправление на указанных в докладе территориях, а также возможность переезжать на многоземельные территории (к примеру, Башкирия и Туркестан), и уже там, на местах, формировать чувашское самоуправление, с полноценно развитой культурной автономизацией. Видите размах и дальновидный подтекст этого доклада? А вот рецензент не увидел и попытался это затуманить и прикрыть липовыми стружками. Не буду вновь повторять суть проекта, разъяснять и обосновывать свои вывод, этому я посвятил целый раздел монографии (стр.127-148) и адресую читателей к ней.

Единственным аргументом, выдвигаемым С.В. Щербаковым и не имеющим никаких документальных подтверждений, является фраза - «предназначена была работникам Административной комиссии при ВЦИК». Она голословна и неубедительна. На территориальный характер проекта ЧТК указывают решения всех официальных чувашских органов. Так, в резолюции по докладу о деятельности Чувашского отдела при Народном комиссариате по делам национальностей, в тезисах к докладу об образовании Чувашской автономии, в Положении об организации Чувашской трудовой коммуны, принятых Первым Всероссийским съездом чувашских коммунистических секций, ячеек РКП(б) и активных работников, коммунистов-чувашей (4-8 февраля 1920 г.), четко и однозначно прописано о выделе­нии чувашей в отдельную административную единицу.

Ну, о чем и шла речь у меня в книге – о выделении чувашей в автономию, т.е. по культурному принципу, а не чувашских территорий, как территориальной автономии. Может рецензент не понимает в чем разница между культурной и территориальной автономией? Он же сам называет доказывающие мою позицию факты и аргументы, но при этом называет меня «голословным и неубедительным». Это по принципу, когда вор кричит «держите вора». Для чего тот это делает? Чтобы в суматохе поскорее убежать с добычей, а ответственность переложить на невинного, а может даже на того, кто хотел поймать этого уголовника. В данном случае рецензент просто желает скрыть от народа правду и сделать изгоем того, кто обнаружил обман.

Далее. Я нигде не писал, что проект Чувашской трудовой коммуны исключительно экстерриториальный, а характеризовал его как сочетание территориального и культурного принципа. (стр. 127, 149). Рецензент этого не заметил? Далее, он с насмешкой пишет о единственном недоказанном аргументе. А как насчет материала, изложенного на стр.127-141, где на 14 страницах разнообразно анализируется этот самый проект Чувашской трудовой коммуны? Это не в счет? Думаю, что дело в неконструктивной пристрастности рецензента, которая уже давно вышла за рамки стала фирменным стилем – выдумывать фейки и не смущаться…

Абсолютизируя концепт национально-культурной автономии, исследователь замалчивает; что национально-территориальный компонент также был представлен в этническом движении чувашского народа. Укажем на его зачаточные проявления в челобитной чувашей Чебоксарского уезда, поданной О. Томеевым; известные суждения И.Л. Яковлева, что не следует фантазировать на «тему об автономии для чуваш», «мечты о самостоятельном ходе чувашской цивилизации»; высказывания Ивана Юркина о создании чувашского государства; мысли поэта Гаврила Коренькова об образовании «нового, чисто чувашского града на Волге»; идеи чувашского эсера Т.Н. Николаева (Хури) о необходимости территориальной автономии для чувашей (за что получил прозвище в партийных кругах «президент Чувашской Республики»), прозвучавшие и высказанные еще в годы Первой русской революции.

Интересно было бы узнать, что имел в виду рецензент, когда писал «абсолютизируя концепт» и с чего он это взял? Я ведь ничего не пропагандировал, а только описывал то, что было отражено в программных документах чувашского движения в начале ХХ века. Отношу этот пассаж к очередным попыткам дискредитировать мой научный и исследовательский авторитет. А теперь по остальному тексту. Во-первых, напомним, что у меня написано в ведении на стр.6: «Монография не отражает всей картины борьбы чувашских лидеров за автономию и государственность в начале ХХ века и, разумеется, не может претендовать на раскрытие всех аспектов проблемы. В ней предпринята попытка отражения общенациональных тенденций в вопросе программы решения национального вопроса для чувашей. Большее внимание уделено не к уже известным фактам и событиям, а именно тому, чего не хватает в советской и современной исторической литературе».

Во-вторых, о том, что были территориальные проекты, у меня в книге говорится на стр.103 при анализе выступлений В.Н. Абрамова-Иревли. Так что слова о моей «абсолютизации» - это очередной фейк рецензента. В-третьих, Томеев нигде не предлагал, даже в зачатках, выделить территорию Чебоксарского уезда в какую-либо автономию – он выдвигал чисто культурные требования, а также улучшения работы судебных и фискальных органов. Слова Яковлева ничего не говорят о территориальной автономии. Видения и откровения поэтов Юркина и Коренькова, представляют более интерес для филологов – они не являлись политическими лидерами движения и не находили поддержки в массах. У нас нет никаких документов о том, как Николаев-Хури понимал, в каких рамках и дату создания Чувашской республики. Воспоминание об этом Петрова-Юмана в конце 1920-х гг. чрезвычайно кратки и вызывают закономерные сомнения. В-четвертых, объектом исследования было изучение не частных случаев, а основной лейтмотив национального движения, изложенные в программных документах, а также изучение мотивов их выдвижения.

В заключение хотелось бы обратить внимание и на формальные характеристики рецензируемой публикации. Текст книги плохо структурирован: часто нарушена логика изложения, имеет место и нагромождение рассуждений и умозаключений. Из-за всего этого даже подготовленному и сведущему читателю трудно уловить ход авторских мыслей и понять смысл написанного им текста.

То, что книгу не просто читать, мне говорили не раз. Но при этом в виду имели совсем иное – обилие непривычной информации, а также слабый уровень знакомства читателя с данным вопросом. При этом многие отмечали легкость и доходчивость изложения материала, пробуждающий к размышлению авторский стиль. То, что этого не разглядел рецензент, думаю, объясняется косностью и ревностью. Однако, спасибо за замечание, будем работать дальше и использовать для этого более популярный стиль изложения, чтобы всем было ясно, даже пристрастным специалистам.

Вновь подниму проблему о скорейшем издании качественного многотомного издания архивных документов по вопросам становления автономии и государственности чувашского народа в начале ХХ века. Тогда общественность сама сможет делать выводы и убедится в своевременности и перспективности моего монографического исследования.

В заключение, отвечая на поставленный в заглавии вопрос, прихожу к следующему, что современная историческая общественность Чувашии дистанцировалась и не создает интеллектуальную площадку для объективного, равноправного и беспристрастного выяснения принципиально важного вопроса. Все ждут перемен, но стесняются начать. В итоге это превращается в псевдоакадемический погром «смутьяна», осмелевшего историка-архивиста и потакание позерству, фарсу и фейковой погромной риторике «официального и элитного» исследователя. Такое нередко бывало в прошлом, но стоит ли такое наследие культивировать далее?..